Пер Валё - В тупике [= Смеющийся полицейский] (журнальный вариант)
Мужчине было лет пятьдесят. Он держался очень уверенно.
– Итак, вы видели следователя Стенстрёма?
– Да. Он сидел слева, сразу же за водителем.
Меландер кивнул. Информация о том, где кто сидел в автобусе, еще не попала в прессу.
– Вы уверены, что это был он? Почему?
– Просто узнал. Я работаю ночным сторожем.
– Это правда, – сказал Меландер. – Несколько лет назад вы сидели в вестибюле полицейского участка на Агнегатан. Я теперь вспомнил.
– Верно, – удивился мужчина. – А я вас не узнал.
– Я видел вас дважды, однако мы ни разу не разговаривали.
– Но Стенстрёма я хорошо помню, потому что… – мужчина заколебался, я тогда не поверил, что он полицейский, и велел показать удостоверение.
– Ничего, бывает. Когда вы его увидели позавчера вечером, он вас узнал?
– Нет. Не узнал.
– Около него кто-либо сидел?
– Нет, место было свободное. Я хорошо помню, так как хотел поздороваться и сесть рядом. Но потом подумал, что это неудобно.
– И вы сошли на площади Сергеля? – спросил Меландер.
– Да. Пересел в метро.
– А Стенстрём остался в автобусе?
– По крайней мере, я не видел, чтобы он сходил.
Через минуту почти одновременно появились Мартин Бек, Гюнвальд Ларссон и Рённ.
– Что, – сказал Колльберг, – Шверин…
– Да, – ответил Рённ, ставя на стол магнитофон. – Перед смертью он что-то сказал.
Все сгрудились вокруг.
– «Кто стрелял?
– Днрк.
– Как он выглядел? – Самалсон.
– Ты что, в самом деле ничего не мог от него добиться?
– Слушайте, господин, с вами разговаривает старший помощник инспектора Улльхольм.
– Он умер».
– Ах, черт возьми, – сказал Гюнвальд Ларссон. – Меня тошнит, стоит услышать голос этого Улльхольма. Он однажды уже написал на меня донос, будто я нерадиво отношусь к служебным обязанностям.
Мартин Бек вновь прослушал ленту и повернулся к Рённу.
– Что, по-твоему, Шверин сказал? Ты же был там.
На первый вопрос он ответил отрицательно, что-то вроде: «Я не знаю» или: «Я его не узнал».
– Где ты, черт возьми, увидел такой ответ в этом «днрк»? – изумленно спросил Гюнвальд Ларссон.
Рённ покраснел и заерзал на стуле.
– А и в самом деле, как ты пришел к такому выводу? – спросил Мартин Бек.
– Не знаю, – сказал Рённ. – Мне так показалось.
– Ага, – сказал Гюнвальд Ларссон. – А дальше?
– На второй вопрос от ответил довольно четко: «Самалсон».
– Я слыхал. Но что он имел в виду? – спросил Колльберг.
Мартин Бек потирал кончиками пальцев виски.
– Или Самуэльссон, – молвил он задумчиво. – Или Саломонссон.
– Он говорит «Самалсон», – настаивал Рённ.
– Правильно, – согласился Колльберг. – Но такой фамилии нет.
– Проверим, – сказал Меландер, – может, и есть. А тем временем, думаю, надо послать ленту на экспертизу. Если наша лаборатория не справится, можно связаться с радио. Их звукотехники могут выделить каждый звук.
– Это хорошая мысль, – согласился Мартин Бек.
– Но прежде сотри к дьяволу этого Улльхольма, – сказал Ларссон.
Зашел Эк, задумчиво поглаживая свою седую голову.
– Что там? – спросил Мартин Бек.
– Газеты обвиняют нас в том, что мы до сих пор не поместили портрета неопознанной жертвы.
– Ты сам знаешь, какой вид имел бы тот портрет, – сказал Колльберг.
– Знаю, но…
– Постой, – сказал Меландер. – Можно дать описание. Возраст – тридцать пять – сорок лет, рост – метр семьдесят один, вес – семьдесят килограммов, сорок второй размер обуви, глаза карие, волосы темные. Шрам после операции аппендицита. Шрам от какой-то давней раны на запястье…
– Я пошлю им это описание, – сказал Эк и вышел.
Минуту все молчали.
– Фредрик пришел к одному выводу, – сказал наконец Колльберг. – Что Стенстрём сидел в автобусе уже до остановки Юргордсбру. Следовательно, он ехал из Юргордена.
– Что же он там делал? – удивился Гюнвальд Ларссон. – Вечером и в такой дождь?
– Я тоже пришел к одному выводу, – сказал Мартин Бек. – Что он, наверное, не знал той медсестры.
– Рённ также пришел к одному выводу, – сказал Гюнвальд Ларссон. – Что «днрк» означает: «Я его не узнал». Уже не говоря о каком-то типе по фамилии Самалсон.
Это было все, что они выяснили до среды пятнадцатого ноября.
На улице шел снег, мокрый, хлопьями. Уже совсем стемнело.
Разумеется, человека по фамилии Самалсон не оказалось. По крайней мере, в Швеции.
В четверг они вообще не узнали ничего нового.
* * *Инга стояла в дверях спальни в измятой ночной рубашке с полосами от подушки на лице.
– Мартин! Ты так кашляешь и шмыгаешь носом, что можешь всех в доме разбудить, – сказала она.
– Мне очень жаль, что я тебя разбудил.
– Дело не в этом, главное, чтобы ты вновь не схватил воспаление легких. Лучше останься завтра дома.
– Пожалуй, вряд ли это удастся.
– Глупости. Как ты будешь работать больной? А кроме того, ты должен ночью спать, а не читать старые рапорты. Того убийства в такси ты никогда не распутаешь. Туши свет. Доброй ночи.
– Доброй ночи, – машинально ответил Мартин Бек.
Он нахмурил брови и отложил в сторону сшитые рапорты. Инга ошибалась. Эти бумаги не были старыми. Мартин Бек читал копию медицинской экспертизы, которую получил только вечером. Но несколько месяцев назад он в самом деле целыми ночами перечитывал материалы, которые касались одного убийства в такси с целью ограбления, произошедшего двенадцать лет назад.
Мартин Бек какое-то время лежал неподвижно, уставившись глазами в потолок. Наконец рывком поднялся с кровати и осторожно вышел в переднюю. Минуту он поколебался, держа руку на телефоне, потом передернул плечами, поднял трубку и набрал номер Колльберга.
– Колльберг слушает, – послышался в трубке голос Леннарта.
– Извини, но я хочу тебя спросить…
– Что за черт, что там еще случилось?
– Ты помнишь, что было летом после убийства в парке?
– Помню, и что?
– У нас тогда не было работы, и Хаммар велел пересмотреть старые дела, которые не удалось распутать.
– И что из этого?
– Я тогда изучал дело об убийстве в такси в Буросе, а ты занимался стариком в Эстермальме, который исчез двадцать лет назад.
– Да. И ты позвонил, чтобы сказать об этом?
– Нет. Я хочу спросить, какое дело взял себе Стенстрём?
– Не имею понятия Я думал, что он тебе сказал.
– Нет, он ничего не говорил.
– Так, может, Xаммар знает?
– Да, конечно. До свидания. Извини, что разбудил.
– Иди к дьяволу!
Мартин Бек услышал щелчок в трубке. Свою он еще какое-то время прижимал к уху, наконец также положил и поплелся назад к кушетке. Он лег и выключил свет. Лежа в темноте, он чувствовал себя дурак дураком.
* * *Пятница принесла новость, которая их подбодрила. Принял ее по телефону Мартин Бек.
– Что? Узнали? Правда? – спросил он.
Все находившиеся в комнате уставились на него. Мартин Бек положил трубку и сказал:
– Кажется, установили оружие.
– Армейский автомат, – сказал Гюнвальд Ларссон. Я за полчаса могу купить их в городе десяток.
– Немного не так, – молвил Мартин Бек. Модель тридцать седьмая, тип «Суоми».
– Неужели? – удивился Меландер. – Это тот старый, с деревянной рукояткой?
– Сделан в Финляндии или у нас, по финской лицензии? – спросил Колльберг.
– В Финляндии, – ответил Мартин Бек. Патроны тоже старые.
– «Суоми», – пробормотал Колльберг. – Диск на семьдесят патронов. Трудно себе представить, у кого может быть такой автомат.
– Ни у кого, – сказал Гюнвальд Ларссон. – Теперь он уже лежит на дне Стрёммена. На тридцатиметровой глубине.
– Возможно, – сказал Мартин Бек. – Но кто мог его иметь четыре дня тому назад?
Наступила тишина. Наконец у них появилась первая путеводная ниточка.
Открылась дверь, и в комнату, с любопытством осматриваясь, вошел какой-то юноша. Он держал в руке серый конверт.
– Кого тебе? – спросил Колльберг.
– Меландера, – ответил юноша.
– Старшего следователя Меландера, – поправил его Колльберг. – Вот он сидит.
Юноша положил конверт на письменный стол Меландера, быстро вышел и неслышно закрыл дверь.
– Кто это? – спросил Гюнвальд Ларссон.
Колльберг пожал плечами.
– Он чем-то напоминает Стенстрёма, – сказал Гюнвальд Ларссон.
Меландер полистал тетрадь и сказал:
– Вывод психологов.
– Ага, – сказал Гюнвальд Ларссон. – И они его сделали на основе гениальной теории. Что наш несчастный убийца однажды, достигнув половой зрелости, проехался в автобусе, не имея денег на билет, и что это переживание оставило столь глубокий след в его душе…
Мартин Бек прервал его.
– В этом нет ничего забавного, Гюнвальд, – сказал он резко.
Колльберг бросил на него быстрый изумленный взгляд и повернулся к Меландеру:
– Ну, Фредрик, что написано в твоем фолианте?
Меландер вытряхнул трубку на лист бумаги, свернул его и бросил в корзинку.
